А у нас на Венере. Фантастическая повесть - Червяков Александр

И тогда все в центре снова громко зааплодировали. Только глядели уже не на экран, а на нас с Сенькой. И я почему-то покраснел, и захотелось закрыть глаза, провалиться сквозь палубу и оказаться у себя в каюте. Хотя в этот раз мы точно ничего плохого не сделали.

А на другой вечер в большом кафе в рекреационном отсеке мы праздновали мамин день рождения. Во главе стола мама с папой сидят вдвоём. Моя мама – она, ясное дело, самая красивая, только на празднике она ещё красивее, потому что не в обычном станционном комбезе, а в платье нарядном, темно-синем и с блёстками. И народу полным-полно. И с маминой работы, и папины шахтёры, и начальник станции, и Сенькин отец как раз вернулся, и даже профессора Шнайдера с собой привёз. Профессор Шнайдер и профессор Черсин, оказывается, знакомы – они как друг друга увидели, сразу же заулыбались и давай друг другу руки трясти. И за стол сели рядом. А потом все стали маме подарки дарить, и наша с Сенькой очередь пришла. Я так сказал:

– Дорогая мама, мы с Сеней для тебя сделали венерианскую драгоценность! Кристалл нам папа с поверхности привёз, а цепочку мы сами сплели. А ещё Сеня для тебя вот какой рисунок нарисовал.

И маме наш кулон отдал, а потом картинку. А мама нас обняла двоих, потом повернула к гостям за столом и говорит:

– Видите, какие мальчишки у меня славные! Только, скажу по секрету, этот кристалл – не единственная драгоценность, которую мне Сеня с Ромой подарили на сегодняшний праздник. Есть и ещё одна!

Анатолий Сергеевич спрашивает из-за стола:

– А что же это за другая такая драгоценность, Вера Матвеевна?

Мама тут нас отпустила, к папе повернулась, воротник комбеза ему поправляет и отвечает:

– Вы, профессор Дымков, много интересного пропустили, пока по заграничным станциям путешествовали. Тут такое было… Мы Вам потом расскажем. А драгоценность такая, что даже самой слабо верится. Уникальный экземпляр. Как выяснилось на днях, дороже, чем семьсот миллиардов рублей стоит!

Я поправил:

– Не семьсот, мам, а только семьдесят!

И тогда все засмеялись. А мама сказала сквозь смех:

– Да какая мне разница?

И поцеловала папу в щёку. И мы продолжили праздник и стали есть. Потом взрослые танцевали. А потом один пожилой техник принёс странную длинную штуку, положил её себе на колено, и все сразу замолчали.

– Что это, пап? – спросил я шепотом, потеребив отца за рукав.

– Это, сынок, называется гитара. Старинный музыкальный инструмент с Земли.

– Как синтезатор?

– Нет, не совсем. Видишь – из настоящего дерева сделана? Редкая вещь! Слушай! – сказал папа, а пожилой техник начал перебирать пальцами и петь. А многие гости, особенно постарше – подпевать ему. Песня была вот какая:

На далёкой Земле

Небо есть голубое

Ветер веет прохладой

Над волнами реки

На далёкой Земле

Всё цветёт, всё живое

И порхают-летают в цветах

Глупыши-мотыльки

А у нас на Венере

Под коричневым небом

Гонит ветер смертельный

Волны в жидком огне

А у нас на Венере

Кто не был не поверит

Жить не может живое ничто

Ну а люди – вполне

Музыка была совсем не такая, как когда поёшь под синтезатор. Она была тихая, очень незатейливая, но почему-то я заслушался и даже осторожно подошёл к тому технику поближе, чтобы слышать лучше. А он смотрел в никуда прямо перед собой и продолжал песню.

На далёкой Земле

Где леса и поляны

Каплет весело дождик

Птица в небе летит

На далёкой Земле

Где моря-океаны

Там когда-то был милый наш дом

Позабытый почти

А у нас на Венере

Не бывает деревьев

И дождём растворит

И железо и сталь

Только мы для Венеры

Не хотите не верьте

Свой оставили дом на Земле

Хоть немножечко жаль

А я вспомнил картинки, которые нам показывали в школе, и Сенькины фотографии, а потом вдруг как будто увидел перед собой то самое огромное море из воды, и голубое небо с белыми облаками, и высоченные деревья, и ещё много-много чудесного и удивительного…

На далёкой Земле

Травы песенки шепчут

И цветы на лугах

Так беспечно цветут

На далёкой Земле

Жить, наверное, легче

Только легче, наверное, там

Но счастливее – тут

А у нас на Венере

Нет ни птицы ни зверя

И заместо воды

Лава бьётся ключом

А у нас на Венере

Солнце жжёт а не греет

Только людям, которые здесь,

Это всё нипочём

Песня закончилась. Все захлопали в ладоши, и я тоже.

– Сенечка, а ты почему плачешь? – внезапно спросила моя мама. Я повернулся и увидел стоящего рядом Сеньку – ух ты, да он не просто плачет, а ревёт, как девчонка! При всех! Вот совсем на моего друга непохоже!

– Это он, наверное, потому что песня грустная… – сказал я не очень убедительно.

– Это он потому, что по Земле заскучал, верно, Сеня? – спросил Архидемон неожиданно мягко, почти ласково. Ещё ни разу я не слышал, чтобы он таким голосом говорил. А Сенька только кивнул. А потом вдруг резко отёр рукавом слёзы и сипло сказал:

– Вот папка работу свою закончит, и я обязательно на Землю вернусь. Только Ромку я здесь ни за что не брошу, а увезу с собой. Потому что так нечестно – я, значит, на Венере побывал и сколько видел всего, а он на Земле – ни разу не был?

А мой папа только головой покачал:

– Арсений, кхм, ты так всё быстро за всех уже решил… А как насчёт меня спросить, или Ромину маму, ну, или самого Рому, в конце концов?

Я даже не придумал что сказать, только рот открыл, и молчу. А Сенька на папу посмотрел и уже обычным своим звонким голосом серьёзно говорит:

– Если Ромка захочет со мной полететь, то Вы же отпустите его, Иван Андрианович? Он же на Земле таким штукам научиться может, что когда вернётся, Вы сразу же его в бригаду к себе возьмёте…

– А если не отпустите, – продолжил вдруг, довольно похоже передразнивая Сеньку, Архидемон, – то в один прекрасный день мы проберёмся на грузовой корабль, взломаем бортовой компьютер, захватим управление, запрём в холодильнике всю команду и отправимся на Землю своим ходом…

Гости, гляжу, заулыбались. Тут Главный вздохнул и снова заговорил своим обычным голосом:

– Ну что, правильно я понял твою мысль, Дымков-младший?

Сенька ну очень сильно покраснел, и только в пол молча глядит. А у меня уши заполыхали жаром, и я догадался, что тоже покраснел, только не знаю почему.

И тут профессор Черсин сказал:

– Если эти ребята захотят слетать к нам, хотя бы на время, поручите это дело мне. Я им за «Сколопендру» здорово обязан.

Сенька встрепенулся радостно. А я неожиданно выпалил:

– Я хочу полететь, только не сегодня, ладно, Сень? Потому что… мы торт ещё не съели, и праздник, и вдруг мама меня вообще не отпустит?

Мама обняла меня, поцеловала в макушку и сказала:

– Отпущу. Может быть.

Я покраснел, наверное, ещё сильнее и спросил:

– А вдруг с нами там, на Земле, что-нибудь случится? Ты не боишься?

Все притихли, а мама вздохнула и ответила:

– Я скорее боюсь, что из-за вас двоих что-нибудь случится с Землёй.